О цареубийстве

Впервые я претензию в адрес большевиков по этому вопросу услышал ещё при Брежневе. Прозвучала она в личной беседе из уст одного итальянского «еврокоммуниста». И сводилась к тому, что вот там буржуазная революция во Франции казнила короля публично, а тут всё сделали скрытно, в каком-то подвале.

Сейчас уже на это есть что ответить. Все мы теперь свидетели этой изуверской «публичности», когда Саддама Хусейна вешали, показывая это на весь мир по телевидению. Каддафи тоже публично забивали насмерть. Ну и рекорды по части публичности ставят головорезы из ИГИЛа. Да, публичность… В таких вещах сволочизм эта ваша «публичность»! Сволочизм и изуверство!

Однако известно, что вместе с Николаем Вторым были расстреляны и члены его семьи. И не только жена – этот аналог французской Марии Антуанетты. Но и, скажем, царевич Алексей. Несчастный юноша, которого, конечно, нельзя не пожалеть в связи с такой вот выпавшей ему судьбой. Однако я заметил, что у монархистов, склонных вспоминать об этом царевиче Алексее, память какая-то очень уж однобокая. Допустим, им, как и мне, по-человечески жаль ЭТОГО царевича Алексея. Но тем же самым монархистам совершенно наплевать на ещё одного царевича, тоже Алексея. На того, который был погублен своим собственным царственным «отцом». Этого убийцу своего собственного сына монархисты называют «Великим». В честь его – в честь детоубийцы! – назвали Ленинград. Один из флагманов нашего военного флота именуется «Петром Великим».

Ах, тот царевич Алексей, которого убил Петр «Великий», представлял опасность для политического курса тогдашнего Российского государства? – Но ТО ЖЕ САМОЕ и ровно в той же самой степени относится и к несчастному Алексею, который в качестве наследника Николая Второго представлял собой опасность для политического курса все той же самой, но только уже революционной России.

Нет уж, господа! Если у вас действительно есть потребность жалеть, то давайте пожалеем. И подумаем о тех страшных ситуациях, которые в юриспруденции именуются «крайней необходимостью». О них, о таких ситуациях, трудно говорить. Здесь, пожалуй, та критическая точка, в которой юриспруденция и мораль расходятся в наибольшей степени. И здесь та критическая точка, в которой мораль … Да, в чем здесь должна состоять мораль?

В юриспруденции тему крайней необходимости обычно рассматривают в связке с темой необходимой обороны. Однако при необходимой обороне вред наносится нападающему, посягающему, преступнику. Преступник напал с ножом – жертва оказалась не лыком шитой и тюкнула нападавшего монтажкой. Здесь мораль и юриспруденция не расходятся. А вот при крайней необходимости вред наносится третьим лицам, людям ни в чем не повинным. И это очень страшно. Страшно представить себя на месте человека, который решается на действие по крайней необходимости.

Два самолета, захваченные изуверами, снесли два небоскреба в Нью-Йорке. Третий самолет упал на Пентагон. А был ещё и четвертый! И СУДЯ ПО ВСЕМУ он тоже был захвачен и летел на какой-то объект, дабы взорвать его и погубить ещё сотни людей. А на борту того, четвертого, самолета был не один десяток ни в чем не повинных людей. Некоторые по мобильникам посылали сигналы о захвате их «борта». Возможно, они делали это в надежде на то, что Земля придумает что-то для их спасения. И вот кто-то на земле принял решение. В воздух поднялась ракета, которая сбила захваченный самолет, убив и всех находившихся в нем пассажиров.

Кто готов бросить камень в сбившего этот самолет? А кто-нибудь хочет быть на его месте? Так в чем должна быть мораль, когда речь идет о поступках в ситуациях крайней необходимости?

Я думаю, что мораль тут в умении … помолчать. Помолчать и подумать. Подумайте, господа монархисты, подумайте! И помолчите, наконец!